Нашёл полезное по темам: «О смысле и назначении Силы, её связь с Природой и Живущим через неё Духом. Безопасно ли быть преданным (верным), чему/кому угодно или только избранному. О соотношении Силы, Истины, Блага Целого.»
Атархат — Чёрному Лотосу
http://eosfor.com/pandekt/epistole/k-chjornomu-lotosu
Сходно с волевыми огненными энергиями/ посылом Эль Мории, Агни-Йоги.
Однако (мне) важно помнить, что борьба питает тёмных, НЧ эгрегоры/ маятники (см. у Вадима Зеланда и др. авторов), также у Иисуса через Кима Майклса на universalpath.org
Отрывок в противовес или в дополнение к первому тексту о борьбе, жертве, развитии через страдания (уже более чем 26000+ лет на Земле, и ранее), что так "мило"/желанно для питающихся гаввахом/ лушем демонов, драконийцев, Серых, самозваных псевдо-архонтов из Андромеды и фальшивого "бога", коррумпированного демиурга Иалдабаофа...
"На самом деле, вы – не жертва материализованного, эгоистичного мира.
По существу, во многих жизнях столкновения с агрессивными, не дружественными энергиями просто зеркально вернули вам ваши же собственные привязки к сознанию, основанному на эго, вашу зависимость от них. ЕСЛИ ВЫ ИЩЕТЕ РЕЗУЛЬТАТ ПУТЕМ БОРЬБЫ, К ВАМ ВЕРНЁТСЯ ЭНЕРГИЯ БОРЬБЫ. Это была и есть ваша собственная вернувшаяся к вам энергия! И именно в этом и только в этом истинное значение кармы.
ТЕНДЕНЦИЯ ПОБОРОТЬ “ЗЛО” ОСНОВАНА НА УВЕРЕННОСТИ, ЧТО ЗЛО ПРЕБЫВАЕТ ВНЕ ВАС И ДОЛЖНО БЫТЬ ИЗГНАНО ИЗ РЕАЛЬНОСТИ. Хотя в период всех ваших воплощений, всегда существовало духовное приглашение осознать и принять свою темную сторону, понять ее роль и цель.
Самое глубинное приглашение – простить себя и вернуть свою невинность. Вы невинны и всегда были такими. Можете ли вы понять эту истину? Если да, тогда вам больше не захочется изменять мир или бороться с несправедливостью. Вам захочется играть, получать удовольствие каждый момент своей жизни и просто быть тем, кто вы есть, и делиться этим с другими.
Когда вы избавитесь от идеи, что должны за что-то или за кого-то бороться, вам больше не придется сталкиваться с противодействием “внешнего мира”, общества или других людей тому, что вы другие. Вам больше не захочется что-то менять, и поэтому вы не будете встречать сопротивление. Вы поймете, что вам рады, что ваш вклад в реальность ценен, и вас ценят другие."
Работники Света III - http://jeshua.net/ru/lightworker/jeshua5.htm
Освобождение вашей жизни от борьбы.
http://jeshua.net/ru/mornings/mornings3.htm
Этот человек тоже был кшатрием (увидите в его биографии, ибо прошлые воплощения ему были открыты), а ныне - в варне (оснащённости) брахмана - те, кто стяжает Знание, Истину, Мудрость Духа Жизни и несёт их миру, однако в отрыве и без кшатриев и Мастеров - это, мягко говоря, неэффективно, и мир-рим в таком раздрае - сатанизме "каждый сам за себя", в анти-Любви/ "служении себе"/ эгоцентризме - обречён на гибель... тьмой объятые проходили МИМО нуждающихся в их соучастии-служении им порученных ДаТаРес, проходили МИМО СТРАЖДУЩИХ детей Божиих (Духа-Жизни во всех формах)... О том известно редким Человекам, уже почитай 2000 лет (https://www.google.ru/search?&q=Новый+Завет+глава+25+от+Матфея), и даже до Учителя Иисуса из Назарета не было секретом это... Это внове быть может только для баранов перед новыми воротами, для только что с Луны упавших, для сатанистов и дебилов...
Интересно, что в нынешнем воплощении у меня с ним (по характеру, условиям, проблемам, взаимоотношениям) есть схожие моменты...
<...>
Тут отойду от магистральной линии рассказа, поскольку, как кажется, настал подходящий момент для того, чтобы уделить некоторое внимание своему тогдашнему характеру, — т.е. времён детства и юности. Для автопортрета, даже набросанного бегло, это необходимо.
Прежде всего следует отметить, что с самого раннего детства я твёрдо усвоил ряд правил: всегда быть честным и ответственным, не мошенничать ни в чём и никогда, не врать, держать слово, не делать подлостей, свято хранить тайны. Их мне преподала мать. И поскольку они совпали с тем, что хранилось в моём подсознании как наследие прошлого опыта, и были восприняты мною как нечто само собой разумеющееся, я принял их сразу и бесповоротно в качестве основы для своей жизни. Однако это имело и обратную сторону: сделало меня в таких вопросах бескомпромиссным и упрямым. Можно спросить: что здесь плохого? В общем-то, ничего. Но ведь только кажется, что если это хорошо — то и хорошо, и всё замечательно. А на самом деле в жизни постоянно возникают моменты, когда оказывается выгодно или для чего-то необходимо соврать, в чём-то смошенничать, не сдержать слова, поступить некрасиво по отношению к кому-то. Да что я вам рассказываю? Кто не попадал в такие ситуации? Это известно каждому. Как известно и то, что быть принципиальным нелегко, и что это создаёт в жизни множество проблем как самому носителю принципов, так и окружающим его людям. Ну а меня угораздило стать таким, будучи ещё ребёнком. И поскольку меня окружала реальная жизнь, часто подкидывавшая свои искушения — от которых не свободны и дети — или требовавшая не совсем этичных поступков, а я не желал поддаваться, то и поведение моё в глазах окружающих нередко выглядело как форменное упрямство. Конечно, тогда я ещё не имел представления о таких понятиях, как мораль и этика. Для меня всё было значительно проще: я знал, какие поступки являются плохими, и не хотел поступать плохо.
Никто, конечно же, не заставлял меня поступать плохо. Просто я был маленьким идеалистом, — и это накладывало свой отпечаток на мои отношения с окружающими.
Хорошо, что я при этом не был капризным. Не хныкал, отказываясь от одной еды и требуя другой; к одежде, в которую меня одевали, относился, в основном, совершенно равнодушно; если просил купить игрушку или ещё что-нибудь, а мне отвечали, что этого сделать нельзя, сразу замолкал. Мне старались, по возможности, ни в чём не отказывать, — в тех пределах, какие были возможны для семьи, живущей на две обычных советских рабочих зарплаты и временами вынужденной занимать до получки то три рубля, то пять, то десять. Но мне с самого раннего детства объяснили простой принцип, который заключался в следующем: если мы можем купить то, что ты хочешь, то ты это получишь и без капризов; но если не можем, то ты этого не получишь, и капризы не помогут. Я привык относиться так не только к покупкам, но и ко всему остальному, по принципу «Что можно — то можно, что нельзя — то нельзя». Полагаю, это предотвратило многие проблемы.
Жадным я тоже не был. Если кто-нибудь из друзей просил, чтобы я подарил ему одну из своих игрушек, я дарил её. Родители иногда даже упрекали меня за это. А мне было непонятно: как можно не отдать человеку то, что он просит? Впрочем, объективности ради приходится отметить и тот факт, что среди ходивших ко мне детей попадались и воришки, — так что мои игрушки и разные мелочи разворовывались едва ли не более активно, чем раздаривались.
Ещё в моём характере сочетались две, казалось бы, трудно совместимые — а может быть, как раз очень совместимые — черты: крайняя чувствительность и сентиментальность, и крайняя вспыльчивость. Разжалобить меня было парой пустяков. Я рыдал, услышав по радио песню, в которой по сюжету кто-то погибал, или посмотрев такой фильм; а увидев на улице птицу с подбитым крылом или хромую собаку, мог потом проливать слёзы несколько дней, вспоминая это ужасное зрелище. С другой стороны, если я видел, что кто-то не прав, и если он при этом ещё и спорил со мной, я мгновенно вскипал, начинал дерзить, мог наговорить грубостей. Друга, который вёл себя безобразно (по моим понятиям), я мог всячески изругать, а по завершении инвективы просто выгнать вон. Проделывал сие неоднократно. И если уж выгонял кого-то, то обычно больше уже никогда не принимал его у себя.
С обеими этими чертами своего характера я боролся. Что касается сентиментальности, то тут требовалось только научиться подавлять её внешние проявления; этому я научился уже годам к восьми или девяти. Хоть иногда и не мог скрыть навернувшихся на глаза слёз, но рыдать по любому поводу перестал. Это был первый на моей памяти случай, когда я сам осознал, что должен что-то в себе изменить, и добился этого чисто волевыми усилиями.
Обуздать вспыльчивость оказалось не в пример труднее. Это наша семейная черта; она свойственна и моим родителям тоже. Поэтому я пришёл к мысли о необходимости борьбы с нею гораздо позже, и давалась мне эта борьба очень нелегко. Ведь даже просто сдержаться, когда готов вспыхнуть, — уже серьёзное испытание; а уж изменить себя изнутри, выкорчевать вспыльчивость из своего характера, — наверное, одна из самых сложных задач на свете. Ну а мой темперамент в юности напоминал темперамент героев некоторых фильмов, каких-нибудь горячих испанских или мексиканских донов, способных, обменявшись парой фраз с не понравившимся человеком, схватиться за оружие. Думаю, если бы я не был прикован к инвалидной коляске, то нажил бы себе тогда на этой почве немало проблем. Хоть после вспышек гнева всегда становилось неприятно и неловко, — так ведь это состояние наступало уже после; а когда вспышка происходит, она плохо поддаётся контролю, и во время её за себя практически не отвечаешь.
В общем, если вспомнить перечень так называемых «семи смертных грехов», то можно сказать, что грехом, свойственным мне, был гнев. Победить его я смог только тогда, когда появилось Учение. Да и то далеко не сразу.
И всё же со временем гневу пришлось уйти. Вместо него выработались критически-сатирическое отношение к отрицательным явлениям жизни и хороший, без ненависти, боевой азарт, без которого трудно бороться с ними, — нечто вроде спортивной злости, только в приложении не к спортивным соревнованиям, а к жизненной борьбе.
Ещё за свою жизнь я научился терпеть и ждать. Говоря о терпении, имею в виду не то терпение, когда безропотно сносишь несправедливость и позволяешь над собой издеваться, а то, когда в трудной ситуации не хнычешь и не пытаешься выйти из неё любым способом, даже предосудительным, а сжимаешь зубы и терпеливо переносишь тяготы, посылаемые жизнью. С терпением связано и умение ждать. Для человека в моём положении два эти качества жизненно важны. Без них можно легко сломаться, отчаяться, утратить себя.
И ещё я приобрёл сильнейшее стремление к независимости. Понять это легко: ведь я всю свою жизнь был (и пока остаюсь) физически зависимым от родителей, поскольку нуждался и нуждаюсь в постоянном уходе. Однако как же такое стремление выглядит на практике? Что тут можно поделать, что можно изменить? На самом деле, изменить можно очень многое. Пусть не столько физически, сколько психологически, — но ведь именно это и важно в первую очередь.
Когда детство кончилось и я начал лучше разбираться в жизни, мне открылся один печальный парадокс. А именно, тот факт, что даже близкие и любящие люди могут превратить твою жизнь в тюрьму. Особенно если во всём от них зависишь. И сделают они это отнюдь не по злобе, а как раз наоборот — из самых благих побуждений. Даже вполне здоровые физически люди, бывает, попадают под диктат старшего поколения; примеров того вокруг достаточно. Если же ты инвалид, практически всю жизнь просидевший в четырёх стенах, то окружающие, при всём своём хорошем отношении к тебе, могут и не считать, что ты достаточно хорошо разбираешься в жизни, способен иметь о многих её явлениях объективное мнение и сам определять, что для тебя лучше. Думаю, есть немало случаев, когда дело обстоит иначе; однако много и таких, как я описал.
Что до меня, то угнетения со стороны родителей я не чувствовал. Они решали за меня то, что решают за ребёнка все нормальные родители: когда ложиться спать, когда есть, какую одежду носить, что смотреть по телевизору и тому подобное. Однако когда я уже перестал быть ребёнком, а ничего ощутимо не изменилось, я понял, что рискую остаться на всю жизнь на детских правах. И начал бороться за право самоопределения. Родителям не понравилось, что я стараюсь выйти даже из-под такого, как им казалось, безобидного и доброжелательного контроля. Они были уверены, что ничего плохого в нём нет, и не могли понять, как важно для меня, и без того крайне ущемлённого в своих возможностях, получить максимум хотя бы той скромной свободы, которая возможна в моём положении. Для меня же это был вопрос психологического выживания, и стоял он так: либо я буду решать сам за себя то, что мне доступно, либо навсегда останусь вечным ребёнком, марионеткой (а марионетка, даже в любящих руках, — всё равно марионетка, а не человек), и никогда не буду иметь шанса стать что-то из себя представляющей личностью. Увы, объяснить это родителям никак не удавалось. Они продолжали считать, что никакой проблемы нет, что я раздуваю её на пустом месте, и не хотели уступать. Я тоже. Дело доходило до громких ссор. Причём конкретный повод для каждой из них был не существен. Конфликт разгорался не вокруг определённых событий, а вокруг принципиальных вопросов и наших характеров. В довершение ко всему, отец тогда как раз стал спиваться; он начал вести себя агрессивно по отношению ко мне и к маме, устраивать постоянные скандалы с оскорблениями и угрозами в наш адрес. Моя строптивость и принципиальное нежелание прогибаться под него воспринимались им с самой настоящей злобой. Это сильно осложняло мою борьбу. Мать, правда, тут была обычно на моей стороне, и это помогало мне в моём противостоянии с отцом. Но проблема самоопределения продолжала оставаться актуальной. Поэтому мне пришлось выработать целый ряд методов протеста, позволяющих мне настаивать на своём. Самым радикальным из них — и, в то же время, самым эффективным — стала голодовка.
Казалось бы, больших проблем могло и не быть: для них и оснований-то особых не имелось. Всё можно было решить гораздо проще, — всего лишь обсудив проблему и попытавшись преодолеть её общими силами. Но, к сожалению, в нашей семье не было принято решать проблемы «за круглым столом». Каждый был просто уверен, что прав именно он; а вспыльчивость, свойственная всем троим, никак не способствовала взаимопониманию. Поэтому мои отношения с родителями тогда очень сильно испортились. А отцовские пьяные скандалы осложняли всё ещё больше. Атмосфера в доме была мучительной, просто невыносимой.
Сам я в глазах родственников выглядел тогда не лучшим образом. Мои протесты, ссоры с родителями, неуступчивость в сочетании с остротой языка и умением обрубить чьи угодно попытки повлиять на меня, создали мне в глазах родни новый образ. Меня стали считать вредным упрямцем, ни во что не ставящим окружающих, и называли «колючим». Никому и в голову не пришло попытаться разобраться в причинах. Все, кто был в курсе происходящего в нашей семье, рассуждали так: «Всё у него в порядке: одет, накормлен, досмотрен. Чего ему ещё надо? Чего он выпендривается?». Всё это, бывало, высказывалось мне прямо в глаза. Я сначала ещё пытался что-то объяснять; когда же понял, что мои попытки бесполезны, стал просто отшивать поползновения читать мне нотации, тем самым подтверждая свою «колючесть». Поистине достойно удивления непонимание того простого факта, что недостаточно быть одетым, умытым и накормленным. Может быть, чисто физического ухода и достаточно для домашнего животного, — но не для человека. Человеку требуется внимание ещё и другого рода, понимание, уважение его прав. Мне же довелось столкнуться с совсем иным отношением. Это стало для меня печальным открытием. Когда меня, ещё ребёнка, ничто подобное не волновало, то проблем с этим и не было, и казалось, что всё замечательно. На поверку вышло не так.
Можно рассуждать и подробно анализировать, пытаясь понять причины такого взгляда моих родственников на ситуацию, истоки столь поверхностного и, я бы даже сказал, примитивного подхода к проблеме. Однако не стану делать этого здесь. Скажу лишь, что, по моему мнению, дело тут в предубеждении. Даже хорошее, доброжелательное отношение к человеку с ограниченными возможностями со стороны физически здоровых людей, порой сочетается с подсознательной их убеждённостью в том, что он, как неполноценный, не может рассчитывать на равное с ними отношение к себе, равные права и, главное, равные возможности. Сформулировать вывод, вытекающий из данного подхода, можно следующим образом: «За тобой ухаживают — и будь доволен, сиди и не рыпайся; не тебе хотеть в жизни чего-то большего». Опять же, в ряде случаев бывает и не так; но проблема существует, и многие инвалиды испытывают это на собственной шкуре. Или, вернее будет сказать, на собственной психике. Потому что это — подспудный (а иногда и откровенный) психологический прессинг. Общество, несмотря на законодательные акты, утверждающие равенство всех людей в правах, ещё не научилось равно относиться ко всем. Когда это проявляется, то, как минимум, имеет место непонимание (с которым я и столкнулся), а как максимум — откровенное определение инвалидов как «людей второго сорта», со всеми вытекающими последствиями.
Возвращаясь к теме, скажу, что мне удалось настоять на своём праве решать всё для себя самостоятельно. В финале борьбы я постепенно отвоевал в полное своё распоряжение отдельную комнату, меньшую из двух, которая с тех пор является для меня и спальней, и столовой, и рабочим кабинетом, и местом для встреч с учениками. А самое главное то, что как только я добился желаемого и родители свыклись с переменами, исчез повод для напряжения, связанные с этим конфликты прекратились, и обстановка несколько разрядилась. Я говорю «несколько», потому что проблема отцовского алкоголизма и связанных с ним скандалов никуда не исчезла. Она сделала меня, ещё задолго до Учения, ярым противником не только пьянства, но и спиртного вообще, в любом виде.
Из всех этих передряг я вынес в глазах окружающих имидж очень тяжёлого человека, — своенравного, по-плохому упрямого и злого на язык. Мне тогда было около двадцати лет. Те события теперь уже довольно основательно всеми забыты; но такой свой образ мне в дальнейшем приходилось подтверждать неоднократно, ибо различных проблем хватало и в дальнейшем, а выработанный мною жёсткий принципиальный подход к их решению мало кому оказывался по душе. Но я ясно осознал, что в моём положении и в том окружении, какое было у меня, можно действовать только так, если хочешь сохранить доступную самостоятельность и чего-то добиться в жизни.
http://eosfor.com/personalii/atarkhat/biografiya/1972-1998-gody
Неудивительно, что подобные переживания и такой опыт порой оставляют своеобразный след в психике. Например, я с детства, сколько себя помню, не мог спокойно смотреть на фотографии галактик. Если я задерживал на таком изображении взгляд хотя бы на пару секунд, у меня начинала кружиться голова, и возникало ощущение падения туда, в него; оно как будто затягивало меня. Не скажу, что было страшно; но это было жутковато, потому что непонятно. И вот только относительно недавно я вспомнил то, чем был порождён такой странный эффект. Оказывается, находясь в мире энергии я любил, выйдя за пределы нашей галактики, любоваться ею со стороны. А вокруг простиралось космическое пространство с россыпью сияющих огней. Но только это были не звёзды, а другие галактики. При воспоминании об этом захватывает дух. Я уже сейчас предвкушаю, как однажды снова буду наслаждаться этим невероятным зрелищем. И я помню, что тогда, стоило лишь мне сбросить волевую концентрацию, удерживавшую меня на месте, я начинал падать в галактику. Она притягивала меня, как магнит. Так происходило потому, что там, в ней, находилась Земля, — планета, частью которой я являюсь. Плоть каждого человека — материя родной планеты, а его энергетическое тело — частица энергетического тела Земли, которое притягивает свою временно отделившуюся частицу, стремясь восстановить нарушенное единство. И я, отдаваясь на волю этого притяжения, совершал головокружительный полёт-падение в галактику, к Земле, подобно рыбе, в прыжке взмывшей над поверхностью воды, и затем вновь возвращающейся в свою стихию. Подсознательная память об этом и была причиной моей странной реакции на фотографии галактик.
У каждого человека хранится в подсознании память о том, что происходило с ним не только в прошлых жизнях, но и в мире энергии. У многих это как-то проявляется в ощущениях и поведении. Возможно, именно этим, а вовсе не психическими болезнями, объясняются странности, свойственные некоторым людям и порой приводящие в недоумение их самих.
Подобные вещи позднее перейдут в компетенцию психологии как науки. Сейчас она не учитывает психологических последствий прошлых жизней и посмертия, тем самым практически лишаясь возможности правильно интерпретировать многие явления человеческой психики. Ведь человек, на самом деле, гораздо более сложное явление, чем личность, существующая только здесь и только сейчас, и за плечами у него опыт побольше, чем опыт одной жизни, в рамки которой его втискивает психология. Следовательно, она не в состоянии понять и объяснить человека. Однако это не её вина. У современной психологии просто нет средств для того, чтобы получать информацию такого рода, — об опыте прошлых жизней и посмертия. Гипноз? Вряд ли. Слишком ненадёжно, авантюрно. Гипноз как явление сам ещё недостаточно объяснён и исследован, — поэтому достоверность получаемой с его помощью информации заведомо вызывает сомнения. Как же можно до неё добраться научными методами, с гарантией достоверности? Не имею представления. Над решением данной проблемы будут ломать головы психологи и психоаналитики будущего. А я с интересом посмотрю из второго мира, как это у них получится.
Ну а во-первых, — редкий случай, когда «во-первых» идёт после «во-вторых», — было тяжело понимать, что там, в мире материи, сейчас назревает то, в результате чего понадобится откровение, к которому я готовился. Тяжело понимать, что ход событий клонится не в лучшую сторону, и кризис практически неизбежен. Я часто посещал Землю, подолгу наблюдая жизнь людей и следя за развитием событий. Сказать, что это было увлекательно, значит не сказать ничего. Но это не был развлекательный аттракцион. Скорее, нескончаемая драма, часто переходившая в трагедию. И к этому всегда ещё примешивался вкус горечи. Потому что я уже примерно представлял себе, к чему всё придёт.
Когда я освободился из Бездны, на Земле было раннее Средневековье. Наблюдать мир людей я начал именно тогда, именно тогда получил от этого первые яркие впечатления, увлекающие и зачастую горькие. Воспоминания об этом прояснили для меня ещё один момент моей жизни. Я увлекаюсь историей, люблю её; к тому же, она необходима мне для работы. И меня всегда особенно привлекало и завораживало Средневековье, его жизнь, его культура, литература, его люди. Теперь уже понятно, в чём тут дело: эта эпоха для меня — в некотором смысле, первая любовь. Именно её жизнь была у меня перед глазами добрую тысячу лет; именно её песни я слушал; именно её людям сопереживал. Всё это осталось несмываемым отпечатком на моей душе. Ну а в конце этой эпохи моим вниманием почти безраздельно завладела Япония. И это тоже оставило на моей душе отпечаток. Мне мила Япония, — но не нынешняя, по-современному урбанизированная, технологичная и погрязшая в прозападной поп-культуре, а старая Япония самураев. Такая, какой её можно увидеть в фильмах-дзидайгэки. Но фильмы есть фильмы; а мне довелось видеть ту жизнь и тех людей воочию. Это было гораздо увлекательнее, драматичнее и страшнее.
Один из самых страшных — страшнее была, наверное, только Бездна — моментов моего пребывания в мире энергии также был связан с Японией. Только произошло это гораздо позже, уже незадолго до моего рождения. Я говорю о бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Взрыв атомной бомбы отозвался в мире энергии чудовищным всплеском боли, ужаса и горя. Это была взрывная волна человеческих страданий и боли самой Природы, из своего эпицентра пошедшая вокруг всей планеты и дальше, в пространства космоса. В тот момент я находился вблизи Земли, и моё энергетическое тело ощутило это так, словно через него прошла волна огня или жгучего яда, вызвавшая болезненную судорогу. И это было только начало. Хиросима продолжала фонтанировать энергетикой страдания, потоки которой обтекали планету, словно обдавая её кровью. К их эпицентру тотчас устремились энергетические паразиты самых разных пород, — из тех, которые питаются энергетикой отрицательных эмоций и страдания. Для них это был самый настоящий пир. Но туда устремились не только чудовища. Множество людей и других осознающих, ощутивших то же, что и я, поспешили к месту событий, — иные из любопытства (да, во втором мире тоже хватает таких), иные просто потому, что такая трагедия не могло оставить их равнодушными. Помочь там было нечем — и потому оставалось лишь смотреть на происходящее, сопереживая жертвам ядерного удара. Я оказался там ещё до того, как рассеялся ядерный гриб, видел горящие и исходящие дымом развалины, трупы и ужас живых. И видел, как люди нескончаемым, казалось, потоком буквально вышвыривались в мир энергии из своих обгоревших, раздавленных и поражённых радиацией тел, — ошеломлённые, безголосо кричащие, корчащиеся от боли, которая уже осталась позади, умерла вместе с телами, но всё ещё ощущалась ими как продолжающаяся. Они появлялись — и сразу же уходили в новую боль, погружаясь в слой личного ада. Оставались лишь фигуры их стражей, замерших в немой скорби. Иное определение всему этому, кроме как всё сминающий и выворачивающий наизнанку ураган боли и страха, найти сложно. И когда этот ураган пошёл на спад, последовал второй удар. И волны боли вновь пошли вокруг планеты, как цунами, и весь ужас повторился.
Всё это также не прошло для меня бесследно. Конечно, родившись, я уже не помнил тех событий. Но всё же я был там и видел, что происходит в обоих мирах в эпицентре ядерного взрыва. Это осталось в глубинной памяти и выплёскивалось в подсознание страхом ядерной войны. С тех пор, как я подрос настолько, чтобы начать понимать смысл передававшихся по телевидению сообщений о ядерных испытаниях, она стала для меня самым большим кошмаром. При одной мысли о ней что-то внутри меня холодело и напрягалось в удушающем страхе, близком к панике. Избавиться от него мне удалось лишь годам к шестнадцати, при весьма необычных обстоятельствах. Однако это уже другая история.
Ну а тогда, после Хиросимы и Нагасаки, я ещё отчётливее увидел и понял с какой-то новой, пронзительной ясностью, к чему идёт дело. И понял, что ожидать мне осталось уже недолго. Так и вышло. Вскоре (по меркам мира энергии) я почувствовал, что время пришло. Что это за чувство, не опишешь в привычных словах. Разве что очень приблизительно. Немного похоже на то, как ощущается приближающийся отъезд из дома, где ты прожил много лет. Ты знаешь, что остались считанные месяцы, потом недели, потом дни, и чувство такое, словно постепенно отрываешься от того, во что врос за всю жизнь, как дерево корнями врастает в почву. Одновременно с этим чувствуется словно бы нарастающее притяжение куда-то, — и ты знаешь, что в какой-то момент оно сорвёт тебя с места и унесёт, и сопротивляться ему бесполезно.
Атархат — Чёрному Лотосу
http://eosfor.com/pandekt/epistole/k-chjornomu-lotosu
Сходно с волевыми огненными энергиями/ посылом Эль Мории, Агни-Йоги.
Однако (мне) важно помнить, что борьба питает тёмных, НЧ эгрегоры/ маятники (см. у Вадима Зеланда и др. авторов), также у Иисуса через Кима Майклса на universalpath.org
Отрывок в противовес или в дополнение к первому тексту о борьбе, жертве, развитии через страдания (уже более чем 26000+ лет на Земле, и ранее), что так "мило"/желанно для питающихся гаввахом/ лушем демонов, драконийцев, Серых, самозваных псевдо-архонтов из Андромеды и фальшивого "бога", коррумпированного демиурга Иалдабаофа...
"На самом деле, вы – не жертва материализованного, эгоистичного мира.
По существу, во многих жизнях столкновения с агрессивными, не дружественными энергиями просто зеркально вернули вам ваши же собственные привязки к сознанию, основанному на эго, вашу зависимость от них. ЕСЛИ ВЫ ИЩЕТЕ РЕЗУЛЬТАТ ПУТЕМ БОРЬБЫ, К ВАМ ВЕРНЁТСЯ ЭНЕРГИЯ БОРЬБЫ. Это была и есть ваша собственная вернувшаяся к вам энергия! И именно в этом и только в этом истинное значение кармы.
ТЕНДЕНЦИЯ ПОБОРОТЬ “ЗЛО” ОСНОВАНА НА УВЕРЕННОСТИ, ЧТО ЗЛО ПРЕБЫВАЕТ ВНЕ ВАС И ДОЛЖНО БЫТЬ ИЗГНАНО ИЗ РЕАЛЬНОСТИ. Хотя в период всех ваших воплощений, всегда существовало духовное приглашение осознать и принять свою темную сторону, понять ее роль и цель.
Самое глубинное приглашение – простить себя и вернуть свою невинность. Вы невинны и всегда были такими. Можете ли вы понять эту истину? Если да, тогда вам больше не захочется изменять мир или бороться с несправедливостью. Вам захочется играть, получать удовольствие каждый момент своей жизни и просто быть тем, кто вы есть, и делиться этим с другими.
Когда вы избавитесь от идеи, что должны за что-то или за кого-то бороться, вам больше не придется сталкиваться с противодействием “внешнего мира”, общества или других людей тому, что вы другие. Вам больше не захочется что-то менять, и поэтому вы не будете встречать сопротивление. Вы поймете, что вам рады, что ваш вклад в реальность ценен, и вас ценят другие."
Работники Света III - http://jeshua.net/ru/lightworker/jeshua5.htm
Освобождение вашей жизни от борьбы.
http://jeshua.net/ru/mornings/mornings3.htm
Этот человек тоже был кшатрием (увидите в его биографии, ибо прошлые воплощения ему были открыты), а ныне - в варне (оснащённости) брахмана - те, кто стяжает Знание, Истину, Мудрость Духа Жизни и несёт их миру, однако в отрыве и без кшатриев и Мастеров - это, мягко говоря, неэффективно, и мир-рим в таком раздрае - сатанизме "каждый сам за себя", в анти-Любви/ "служении себе"/ эгоцентризме - обречён на гибель... тьмой объятые проходили МИМО нуждающихся в их соучастии-служении им порученных ДаТаРес, проходили МИМО СТРАЖДУЩИХ детей Божиих (Духа-Жизни во всех формах)... О том известно редким Человекам, уже почитай 2000 лет (https://www.google.ru/search?&q=Новый+Завет+глава+25+от+Матфея), и даже до Учителя Иисуса из Назарета не было секретом это... Это внове быть может только для баранов перед новыми воротами, для только что с Луны упавших, для сатанистов и дебилов...
Интересно, что в нынешнем воплощении у меня с ним (по характеру, условиям, проблемам, взаимоотношениям) есть схожие моменты...
1972-1998 годы
<...>
Тут отойду от магистральной линии рассказа, поскольку, как кажется, настал подходящий момент для того, чтобы уделить некоторое внимание своему тогдашнему характеру, — т.е. времён детства и юности. Для автопортрета, даже набросанного бегло, это необходимо.
Прежде всего следует отметить, что с самого раннего детства я твёрдо усвоил ряд правил: всегда быть честным и ответственным, не мошенничать ни в чём и никогда, не врать, держать слово, не делать подлостей, свято хранить тайны. Их мне преподала мать. И поскольку они совпали с тем, что хранилось в моём подсознании как наследие прошлого опыта, и были восприняты мною как нечто само собой разумеющееся, я принял их сразу и бесповоротно в качестве основы для своей жизни. Однако это имело и обратную сторону: сделало меня в таких вопросах бескомпромиссным и упрямым. Можно спросить: что здесь плохого? В общем-то, ничего. Но ведь только кажется, что если это хорошо — то и хорошо, и всё замечательно. А на самом деле в жизни постоянно возникают моменты, когда оказывается выгодно или для чего-то необходимо соврать, в чём-то смошенничать, не сдержать слова, поступить некрасиво по отношению к кому-то. Да что я вам рассказываю? Кто не попадал в такие ситуации? Это известно каждому. Как известно и то, что быть принципиальным нелегко, и что это создаёт в жизни множество проблем как самому носителю принципов, так и окружающим его людям. Ну а меня угораздило стать таким, будучи ещё ребёнком. И поскольку меня окружала реальная жизнь, часто подкидывавшая свои искушения — от которых не свободны и дети — или требовавшая не совсем этичных поступков, а я не желал поддаваться, то и поведение моё в глазах окружающих нередко выглядело как форменное упрямство. Конечно, тогда я ещё не имел представления о таких понятиях, как мораль и этика. Для меня всё было значительно проще: я знал, какие поступки являются плохими, и не хотел поступать плохо.
Никто, конечно же, не заставлял меня поступать плохо. Просто я был маленьким идеалистом, — и это накладывало свой отпечаток на мои отношения с окружающими.
Хорошо, что я при этом не был капризным. Не хныкал, отказываясь от одной еды и требуя другой; к одежде, в которую меня одевали, относился, в основном, совершенно равнодушно; если просил купить игрушку или ещё что-нибудь, а мне отвечали, что этого сделать нельзя, сразу замолкал. Мне старались, по возможности, ни в чём не отказывать, — в тех пределах, какие были возможны для семьи, живущей на две обычных советских рабочих зарплаты и временами вынужденной занимать до получки то три рубля, то пять, то десять. Но мне с самого раннего детства объяснили простой принцип, который заключался в следующем: если мы можем купить то, что ты хочешь, то ты это получишь и без капризов; но если не можем, то ты этого не получишь, и капризы не помогут. Я привык относиться так не только к покупкам, но и ко всему остальному, по принципу «Что можно — то можно, что нельзя — то нельзя». Полагаю, это предотвратило многие проблемы.
Жадным я тоже не был. Если кто-нибудь из друзей просил, чтобы я подарил ему одну из своих игрушек, я дарил её. Родители иногда даже упрекали меня за это. А мне было непонятно: как можно не отдать человеку то, что он просит? Впрочем, объективности ради приходится отметить и тот факт, что среди ходивших ко мне детей попадались и воришки, — так что мои игрушки и разные мелочи разворовывались едва ли не более активно, чем раздаривались.
Ещё в моём характере сочетались две, казалось бы, трудно совместимые — а может быть, как раз очень совместимые — черты: крайняя чувствительность и сентиментальность, и крайняя вспыльчивость. Разжалобить меня было парой пустяков. Я рыдал, услышав по радио песню, в которой по сюжету кто-то погибал, или посмотрев такой фильм; а увидев на улице птицу с подбитым крылом или хромую собаку, мог потом проливать слёзы несколько дней, вспоминая это ужасное зрелище. С другой стороны, если я видел, что кто-то не прав, и если он при этом ещё и спорил со мной, я мгновенно вскипал, начинал дерзить, мог наговорить грубостей. Друга, который вёл себя безобразно (по моим понятиям), я мог всячески изругать, а по завершении инвективы просто выгнать вон. Проделывал сие неоднократно. И если уж выгонял кого-то, то обычно больше уже никогда не принимал его у себя.
С обеими этими чертами своего характера я боролся. Что касается сентиментальности, то тут требовалось только научиться подавлять её внешние проявления; этому я научился уже годам к восьми или девяти. Хоть иногда и не мог скрыть навернувшихся на глаза слёз, но рыдать по любому поводу перестал. Это был первый на моей памяти случай, когда я сам осознал, что должен что-то в себе изменить, и добился этого чисто волевыми усилиями.
Обуздать вспыльчивость оказалось не в пример труднее. Это наша семейная черта; она свойственна и моим родителям тоже. Поэтому я пришёл к мысли о необходимости борьбы с нею гораздо позже, и давалась мне эта борьба очень нелегко. Ведь даже просто сдержаться, когда готов вспыхнуть, — уже серьёзное испытание; а уж изменить себя изнутри, выкорчевать вспыльчивость из своего характера, — наверное, одна из самых сложных задач на свете. Ну а мой темперамент в юности напоминал темперамент героев некоторых фильмов, каких-нибудь горячих испанских или мексиканских донов, способных, обменявшись парой фраз с не понравившимся человеком, схватиться за оружие. Думаю, если бы я не был прикован к инвалидной коляске, то нажил бы себе тогда на этой почве немало проблем. Хоть после вспышек гнева всегда становилось неприятно и неловко, — так ведь это состояние наступало уже после; а когда вспышка происходит, она плохо поддаётся контролю, и во время её за себя практически не отвечаешь.
В общем, если вспомнить перечень так называемых «семи смертных грехов», то можно сказать, что грехом, свойственным мне, был гнев. Победить его я смог только тогда, когда появилось Учение. Да и то далеко не сразу.
И всё же со временем гневу пришлось уйти. Вместо него выработались критически-сатирическое отношение к отрицательным явлениям жизни и хороший, без ненависти, боевой азарт, без которого трудно бороться с ними, — нечто вроде спортивной злости, только в приложении не к спортивным соревнованиям, а к жизненной борьбе.
Ещё за свою жизнь я научился терпеть и ждать. Говоря о терпении, имею в виду не то терпение, когда безропотно сносишь несправедливость и позволяешь над собой издеваться, а то, когда в трудной ситуации не хнычешь и не пытаешься выйти из неё любым способом, даже предосудительным, а сжимаешь зубы и терпеливо переносишь тяготы, посылаемые жизнью. С терпением связано и умение ждать. Для человека в моём положении два эти качества жизненно важны. Без них можно легко сломаться, отчаяться, утратить себя.
И ещё я приобрёл сильнейшее стремление к независимости. Понять это легко: ведь я всю свою жизнь был (и пока остаюсь) физически зависимым от родителей, поскольку нуждался и нуждаюсь в постоянном уходе. Однако как же такое стремление выглядит на практике? Что тут можно поделать, что можно изменить? На самом деле, изменить можно очень многое. Пусть не столько физически, сколько психологически, — но ведь именно это и важно в первую очередь.
Когда детство кончилось и я начал лучше разбираться в жизни, мне открылся один печальный парадокс. А именно, тот факт, что даже близкие и любящие люди могут превратить твою жизнь в тюрьму. Особенно если во всём от них зависишь. И сделают они это отнюдь не по злобе, а как раз наоборот — из самых благих побуждений. Даже вполне здоровые физически люди, бывает, попадают под диктат старшего поколения; примеров того вокруг достаточно. Если же ты инвалид, практически всю жизнь просидевший в четырёх стенах, то окружающие, при всём своём хорошем отношении к тебе, могут и не считать, что ты достаточно хорошо разбираешься в жизни, способен иметь о многих её явлениях объективное мнение и сам определять, что для тебя лучше. Думаю, есть немало случаев, когда дело обстоит иначе; однако много и таких, как я описал.
Что до меня, то угнетения со стороны родителей я не чувствовал. Они решали за меня то, что решают за ребёнка все нормальные родители: когда ложиться спать, когда есть, какую одежду носить, что смотреть по телевизору и тому подобное. Однако когда я уже перестал быть ребёнком, а ничего ощутимо не изменилось, я понял, что рискую остаться на всю жизнь на детских правах. И начал бороться за право самоопределения. Родителям не понравилось, что я стараюсь выйти даже из-под такого, как им казалось, безобидного и доброжелательного контроля. Они были уверены, что ничего плохого в нём нет, и не могли понять, как важно для меня, и без того крайне ущемлённого в своих возможностях, получить максимум хотя бы той скромной свободы, которая возможна в моём положении. Для меня же это был вопрос психологического выживания, и стоял он так: либо я буду решать сам за себя то, что мне доступно, либо навсегда останусь вечным ребёнком, марионеткой (а марионетка, даже в любящих руках, — всё равно марионетка, а не человек), и никогда не буду иметь шанса стать что-то из себя представляющей личностью. Увы, объяснить это родителям никак не удавалось. Они продолжали считать, что никакой проблемы нет, что я раздуваю её на пустом месте, и не хотели уступать. Я тоже. Дело доходило до громких ссор. Причём конкретный повод для каждой из них был не существен. Конфликт разгорался не вокруг определённых событий, а вокруг принципиальных вопросов и наших характеров. В довершение ко всему, отец тогда как раз стал спиваться; он начал вести себя агрессивно по отношению ко мне и к маме, устраивать постоянные скандалы с оскорблениями и угрозами в наш адрес. Моя строптивость и принципиальное нежелание прогибаться под него воспринимались им с самой настоящей злобой. Это сильно осложняло мою борьбу. Мать, правда, тут была обычно на моей стороне, и это помогало мне в моём противостоянии с отцом. Но проблема самоопределения продолжала оставаться актуальной. Поэтому мне пришлось выработать целый ряд методов протеста, позволяющих мне настаивать на своём. Самым радикальным из них — и, в то же время, самым эффективным — стала голодовка.
Казалось бы, больших проблем могло и не быть: для них и оснований-то особых не имелось. Всё можно было решить гораздо проще, — всего лишь обсудив проблему и попытавшись преодолеть её общими силами. Но, к сожалению, в нашей семье не было принято решать проблемы «за круглым столом». Каждый был просто уверен, что прав именно он; а вспыльчивость, свойственная всем троим, никак не способствовала взаимопониманию. Поэтому мои отношения с родителями тогда очень сильно испортились. А отцовские пьяные скандалы осложняли всё ещё больше. Атмосфера в доме была мучительной, просто невыносимой.
Сам я в глазах родственников выглядел тогда не лучшим образом. Мои протесты, ссоры с родителями, неуступчивость в сочетании с остротой языка и умением обрубить чьи угодно попытки повлиять на меня, создали мне в глазах родни новый образ. Меня стали считать вредным упрямцем, ни во что не ставящим окружающих, и называли «колючим». Никому и в голову не пришло попытаться разобраться в причинах. Все, кто был в курсе происходящего в нашей семье, рассуждали так: «Всё у него в порядке: одет, накормлен, досмотрен. Чего ему ещё надо? Чего он выпендривается?». Всё это, бывало, высказывалось мне прямо в глаза. Я сначала ещё пытался что-то объяснять; когда же понял, что мои попытки бесполезны, стал просто отшивать поползновения читать мне нотации, тем самым подтверждая свою «колючесть». Поистине достойно удивления непонимание того простого факта, что недостаточно быть одетым, умытым и накормленным. Может быть, чисто физического ухода и достаточно для домашнего животного, — но не для человека. Человеку требуется внимание ещё и другого рода, понимание, уважение его прав. Мне же довелось столкнуться с совсем иным отношением. Это стало для меня печальным открытием. Когда меня, ещё ребёнка, ничто подобное не волновало, то проблем с этим и не было, и казалось, что всё замечательно. На поверку вышло не так.
Можно рассуждать и подробно анализировать, пытаясь понять причины такого взгляда моих родственников на ситуацию, истоки столь поверхностного и, я бы даже сказал, примитивного подхода к проблеме. Однако не стану делать этого здесь. Скажу лишь, что, по моему мнению, дело тут в предубеждении. Даже хорошее, доброжелательное отношение к человеку с ограниченными возможностями со стороны физически здоровых людей, порой сочетается с подсознательной их убеждённостью в том, что он, как неполноценный, не может рассчитывать на равное с ними отношение к себе, равные права и, главное, равные возможности. Сформулировать вывод, вытекающий из данного подхода, можно следующим образом: «За тобой ухаживают — и будь доволен, сиди и не рыпайся; не тебе хотеть в жизни чего-то большего». Опять же, в ряде случаев бывает и не так; но проблема существует, и многие инвалиды испытывают это на собственной шкуре. Или, вернее будет сказать, на собственной психике. Потому что это — подспудный (а иногда и откровенный) психологический прессинг. Общество, несмотря на законодательные акты, утверждающие равенство всех людей в правах, ещё не научилось равно относиться ко всем. Когда это проявляется, то, как минимум, имеет место непонимание (с которым я и столкнулся), а как максимум — откровенное определение инвалидов как «людей второго сорта», со всеми вытекающими последствиями.
Возвращаясь к теме, скажу, что мне удалось настоять на своём праве решать всё для себя самостоятельно. В финале борьбы я постепенно отвоевал в полное своё распоряжение отдельную комнату, меньшую из двух, которая с тех пор является для меня и спальней, и столовой, и рабочим кабинетом, и местом для встреч с учениками. А самое главное то, что как только я добился желаемого и родители свыклись с переменами, исчез повод для напряжения, связанные с этим конфликты прекратились, и обстановка несколько разрядилась. Я говорю «несколько», потому что проблема отцовского алкоголизма и связанных с ним скандалов никуда не исчезла. Она сделала меня, ещё задолго до Учения, ярым противником не только пьянства, но и спиртного вообще, в любом виде.
Из всех этих передряг я вынес в глазах окружающих имидж очень тяжёлого человека, — своенравного, по-плохому упрямого и злого на язык. Мне тогда было около двадцати лет. Те события теперь уже довольно основательно всеми забыты; но такой свой образ мне в дальнейшем приходилось подтверждать неоднократно, ибо различных проблем хватало и в дальнейшем, а выработанный мною жёсткий принципиальный подход к их решению мало кому оказывался по душе. Но я ясно осознал, что в моём положении и в том окружении, какое было у меня, можно действовать только так, если хочешь сохранить доступную самостоятельность и чего-то добиться в жизни.
http://eosfor.com/personalii/atarkhat/biografiya/1972-1998-gody
Далее идёт в том числе с внутреннего плана описание последствий применения ядерного оружия (бомбы).
Прошлая жизнь и посмертие
<...>
Встречался я и с людьми из Вечного Народа. И не только с людьми. Принадлежа к нему сам, я был вхож в его твердыню, находящуюся поблизости от Земли. Это человеческая твердыня; но в ней нередки гости из других твердынь Вечного Народа, находящихся подле других планет. Соответственно, обитатели нашей твердыни также могут посещать их. Мне неоднократно доводилось делать это, — благо, языкового барьера во втором мире не существует, а навыки практически мгновенного перемещения на огромные расстояния дают обширные возможности. Эти возможности трудно вообразимы. Если способности и уровень подготовки позволяют, то можно путешествовать не только за пределы Солнечной системы, но и за пределы галактики, и даже дальше. Теоретически, возможно достигнуть границ Вселенной и, образно выражаясь, постучаться в её оболочку изнутри. Однако так далеко я не забирался.
Неудивительно, что подобные переживания и такой опыт порой оставляют своеобразный след в психике. Например, я с детства, сколько себя помню, не мог спокойно смотреть на фотографии галактик. Если я задерживал на таком изображении взгляд хотя бы на пару секунд, у меня начинала кружиться голова, и возникало ощущение падения туда, в него; оно как будто затягивало меня. Не скажу, что было страшно; но это было жутковато, потому что непонятно. И вот только относительно недавно я вспомнил то, чем был порождён такой странный эффект. Оказывается, находясь в мире энергии я любил, выйдя за пределы нашей галактики, любоваться ею со стороны. А вокруг простиралось космическое пространство с россыпью сияющих огней. Но только это были не звёзды, а другие галактики. При воспоминании об этом захватывает дух. Я уже сейчас предвкушаю, как однажды снова буду наслаждаться этим невероятным зрелищем. И я помню, что тогда, стоило лишь мне сбросить волевую концентрацию, удерживавшую меня на месте, я начинал падать в галактику. Она притягивала меня, как магнит. Так происходило потому, что там, в ней, находилась Земля, — планета, частью которой я являюсь. Плоть каждого человека — материя родной планеты, а его энергетическое тело — частица энергетического тела Земли, которое притягивает свою временно отделившуюся частицу, стремясь восстановить нарушенное единство. И я, отдаваясь на волю этого притяжения, совершал головокружительный полёт-падение в галактику, к Земле, подобно рыбе, в прыжке взмывшей над поверхностью воды, и затем вновь возвращающейся в свою стихию. Подсознательная память об этом и была причиной моей странной реакции на фотографии галактик.
У каждого человека хранится в подсознании память о том, что происходило с ним не только в прошлых жизнях, но и в мире энергии. У многих это как-то проявляется в ощущениях и поведении. Возможно, именно этим, а вовсе не психическими болезнями, объясняются странности, свойственные некоторым людям и порой приводящие в недоумение их самих.
Подобные вещи позднее перейдут в компетенцию психологии как науки. Сейчас она не учитывает психологических последствий прошлых жизней и посмертия, тем самым практически лишаясь возможности правильно интерпретировать многие явления человеческой психики. Ведь человек, на самом деле, гораздо более сложное явление, чем личность, существующая только здесь и только сейчас, и за плечами у него опыт побольше, чем опыт одной жизни, в рамки которой его втискивает психология. Следовательно, она не в состоянии понять и объяснить человека. Однако это не её вина. У современной психологии просто нет средств для того, чтобы получать информацию такого рода, — об опыте прошлых жизней и посмертия. Гипноз? Вряд ли. Слишком ненадёжно, авантюрно. Гипноз как явление сам ещё недостаточно объяснён и исследован, — поэтому достоверность получаемой с его помощью информации заведомо вызывает сомнения. Как же можно до неё добраться научными методами, с гарантией достоверности? Не имею представления. Над решением данной проблемы будут ломать головы психологи и психоаналитики будущего. А я с интересом посмотрю из второго мира, как это у них получится.
Полторы тысячи лет — долгий срок. Долгий даже для мира энергии, где ход времени воспринимается немного иначе, чем здесь. Обычно человек проводит во втором мире несколько сот лет (в среднем, около 500). Но это пребывание не кажется таким уж долгим и обременительным. Ты не видишь смены сезонов и не стареешь, более свободное и быстрое передвижение даёт огромные возможности, новые впечатления бьют ключом, познание многого нового об окружающем мире, его насельниках и о самом себе не даёт соскучиться и всё время открывает те или иные перспективы. Века там проходят, как здесь десятилетия, — то есть всё это не кажется слишком долгим. И уже назревшая необходимость идти в новое рождение, бывает, оказывается неожиданной новостью. И всё же пятнадцать веков — это много. Мною это ощущалось очень остро. Во-первых… Нет: во-вторых, потому, что грядущее рождение должно было стать для меня последним. Всегда тяжело — а для меня так и вовсе мучительно, такой уж у меня характер — ожидать чего-то очень хорошего, зная, что это будет в последний раз. Ты и хочешь этого, и в то же время стремишься оттянуть этот момент, чтобы не утратить того, чего хочешь и ждёшь. Потому что потом это не повторится уже никогда, и тебя заполонит чувство утраты. Со мной было именно так. Я хотел, чтобы моё последнее рождение было отложено на как можно более долгий срок; но само время ожидания было мучительным, ибо это было ожидание невосполнимой потери. Перед смертью не надышишься… А как сказать о том, что чувствовал я? Не могу подобрать слов.
Ну а во-первых, — редкий случай, когда «во-первых» идёт после «во-вторых», — было тяжело понимать, что там, в мире материи, сейчас назревает то, в результате чего понадобится откровение, к которому я готовился. Тяжело понимать, что ход событий клонится не в лучшую сторону, и кризис практически неизбежен. Я часто посещал Землю, подолгу наблюдая жизнь людей и следя за развитием событий. Сказать, что это было увлекательно, значит не сказать ничего. Но это не был развлекательный аттракцион. Скорее, нескончаемая драма, часто переходившая в трагедию. И к этому всегда ещё примешивался вкус горечи. Потому что я уже примерно представлял себе, к чему всё придёт.
Когда я освободился из Бездны, на Земле было раннее Средневековье. Наблюдать мир людей я начал именно тогда, именно тогда получил от этого первые яркие впечатления, увлекающие и зачастую горькие. Воспоминания об этом прояснили для меня ещё один момент моей жизни. Я увлекаюсь историей, люблю её; к тому же, она необходима мне для работы. И меня всегда особенно привлекало и завораживало Средневековье, его жизнь, его культура, литература, его люди. Теперь уже понятно, в чём тут дело: эта эпоха для меня — в некотором смысле, первая любовь. Именно её жизнь была у меня перед глазами добрую тысячу лет; именно её песни я слушал; именно её людям сопереживал. Всё это осталось несмываемым отпечатком на моей душе. Ну а в конце этой эпохи моим вниманием почти безраздельно завладела Япония. И это тоже оставило на моей душе отпечаток. Мне мила Япония, — но не нынешняя, по-современному урбанизированная, технологичная и погрязшая в прозападной поп-культуре, а старая Япония самураев. Такая, какой её можно увидеть в фильмах-дзидайгэки. Но фильмы есть фильмы; а мне довелось видеть ту жизнь и тех людей воочию. Это было гораздо увлекательнее, драматичнее и страшнее.
Один из самых страшных — страшнее была, наверное, только Бездна — моментов моего пребывания в мире энергии также был связан с Японией. Только произошло это гораздо позже, уже незадолго до моего рождения. Я говорю о бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Взрыв атомной бомбы отозвался в мире энергии чудовищным всплеском боли, ужаса и горя. Это была взрывная волна человеческих страданий и боли самой Природы, из своего эпицентра пошедшая вокруг всей планеты и дальше, в пространства космоса. В тот момент я находился вблизи Земли, и моё энергетическое тело ощутило это так, словно через него прошла волна огня или жгучего яда, вызвавшая болезненную судорогу. И это было только начало. Хиросима продолжала фонтанировать энергетикой страдания, потоки которой обтекали планету, словно обдавая её кровью. К их эпицентру тотчас устремились энергетические паразиты самых разных пород, — из тех, которые питаются энергетикой отрицательных эмоций и страдания. Для них это был самый настоящий пир. Но туда устремились не только чудовища. Множество людей и других осознающих, ощутивших то же, что и я, поспешили к месту событий, — иные из любопытства (да, во втором мире тоже хватает таких), иные просто потому, что такая трагедия не могло оставить их равнодушными. Помочь там было нечем — и потому оставалось лишь смотреть на происходящее, сопереживая жертвам ядерного удара. Я оказался там ещё до того, как рассеялся ядерный гриб, видел горящие и исходящие дымом развалины, трупы и ужас живых. И видел, как люди нескончаемым, казалось, потоком буквально вышвыривались в мир энергии из своих обгоревших, раздавленных и поражённых радиацией тел, — ошеломлённые, безголосо кричащие, корчащиеся от боли, которая уже осталась позади, умерла вместе с телами, но всё ещё ощущалась ими как продолжающаяся. Они появлялись — и сразу же уходили в новую боль, погружаясь в слой личного ада. Оставались лишь фигуры их стражей, замерших в немой скорби. Иное определение всему этому, кроме как всё сминающий и выворачивающий наизнанку ураган боли и страха, найти сложно. И когда этот ураган пошёл на спад, последовал второй удар. И волны боли вновь пошли вокруг планеты, как цунами, и весь ужас повторился.
Всё это также не прошло для меня бесследно. Конечно, родившись, я уже не помнил тех событий. Но всё же я был там и видел, что происходит в обоих мирах в эпицентре ядерного взрыва. Это осталось в глубинной памяти и выплёскивалось в подсознание страхом ядерной войны. С тех пор, как я подрос настолько, чтобы начать понимать смысл передававшихся по телевидению сообщений о ядерных испытаниях, она стала для меня самым большим кошмаром. При одной мысли о ней что-то внутри меня холодело и напрягалось в удушающем страхе, близком к панике. Избавиться от него мне удалось лишь годам к шестнадцати, при весьма необычных обстоятельствах. Однако это уже другая история.
Ну а тогда, после Хиросимы и Нагасаки, я ещё отчётливее увидел и понял с какой-то новой, пронзительной ясностью, к чему идёт дело. И понял, что ожидать мне осталось уже недолго. Так и вышло. Вскоре (по меркам мира энергии) я почувствовал, что время пришло. Что это за чувство, не опишешь в привычных словах. Разве что очень приблизительно. Немного похоже на то, как ощущается приближающийся отъезд из дома, где ты прожил много лет. Ты знаешь, что остались считанные месяцы, потом недели, потом дни, и чувство такое, словно постепенно отрываешься от того, во что врос за всю жизнь, как дерево корнями врастает в почву. Одновременно с этим чувствуется словно бы нарастающее притяжение куда-то, — и ты знаешь, что в какой-то момент оно сорвёт тебя с места и унесёт, и сопротивляться ему бесполезно.
Послание от Мэтью Уорда от 19 июня 2016 года
...
Опасения по поводу развития стран, модернизации или расширения ядерного потенциала вызвали сомнения по поводу нашей гарантии, что ядерной войны не будет — если не преднамеренно, то цепь ядерных реакций вследствие поломки оборудования или аварий? Гарантия, которую мы давали, охватывает сферу возможностей, идущих от Творца. Есть души, которым в результате ядерных взрывов в космосе были нанесены повреждения, и декретом было установлено, что такое никогда больше не должно повториться. Создатель сделал единственное исключение в своем даре свободной воли: любой попытке создать ядерный взрыв, будут препятствовать и не позволят сделать этого. В этой вселенной Бог поручил всем духовно и технологически развитым цивилизациям останавливать детонацию ядерных боеголовок на запущенных ракетах, и только ради Земли это уже было сделано более дюжины раз.
Ряд читателей спрашивает, почему Бог позволяет происходить отвратительным ситуациям, а некоторые читатели хотят, чтобы мы или наши коллеги положили конец таким ситуациям. Кроме вышеупомянутого исключения, ни Богу, ни любой душе в физическом или духовном мирах не позволено вмешиваться в чью-либо свободную волю. Дорогие, на это есть веская причиной. Вмешательство отказало бы бесчисленным душам в кармическом решении, которое они выбрали для своего развития, а развитие — цель каждой души в каждой жизни. То, что Богу и всем Его эмиссарам позволено делать, — это посылают всем душам любовь-свет — самую мощную силу в космосе, чтобы открывать сердца и умы, давать утешение скорбящим, храбрость нерешительным, надежду страждущим, импульс к пробуждению. Духовно развитые существа постоянно излучают свет по всей этой вселенной, и бесконечная любовь Бога к каждой душе вечна.
Сообщение от Мэтью Уорда от 29 июля 2016 года
через Сюзанну Уорд
С любящими приветствиями от всех душ этого места - Мэтью. Многие люди всего мира обеспокоены проблемами, особенно, частыми террористическими актами и массовыми расстрелами. Как бы ни было печально видеть, что наши земные братья и сестры убивают друг друга, мы ожидали роста числа таких инцидентов. Они - естественный результат уплотнения вашего линейного времени и энергетических уровней, усиливающего все личные характеристики, включая ментальную нестабильность и соответствующее поведение — эти две мощных силы, работающие в тандеме, ускоряют активность насильственные энергетических стримеров.
...
Давайте рассмотрим это в более широком контексте. Иллюминаты —известные как клика, глобальная элита, теневое правительство, единый миропорядок, единое мировое правительство, — начали как группа людей, которые чувствовали, что они самые интеллектуальные и образованные в мире, поэтому имеют право управлять всеми остальными людьми. С течением времени те, кто считал себя выше других, были втянуты в это тайное общество, эго росло, страсти кипели, и образовались две конкурирующие фракции, имеющие целью мировое господство.
Теперь мы перенесёмся на шестьдесят лет назад, когда фракция Рокфеллера, действующая в Нью-Йорке и Вашингтоне, округ Колумбия, протянула свои щупальца далеко на запад и в Латинскую Америку. Фракция Ротшильда, штаб-квартира которой находилась в Лондоне и Ватикане, видела, что их территориальное влияние мизерно по сравнению с ними, и, поэтому они укрепили свой Совет Европы путём учреждения Европейского союза, Европейского центрального банка и европейской валюты. Был учреждён флаг и гимн Евросоюза — такой двуличный выбор, «Ода радости» Бетховена. С несколькими первыми странами, так сказать, связанными уздой с ЕС, Ротшильды и их прислужники начинают курс расширения; они переместились в новое государство Израиль, затем распространились по всему Ближнему Востоку, и позже, по северной Африке и некоторым странам бывшего Советского Союза.
Всё время обе фракции использовали стратегии первоначального плана для достижения своей цели. Они пропитали правительства, вооруженные силы, спецслужбы, транснациональные корпорации, законодательные системы и системы правосудия, религиозные иерархии, индустрию развлечений, медицинские и образовательные сферы. Они скопили состояния путём манипулирования мировой экономикой посредством фондовых рынков, банковского дела и кредитных учреждений, уровня ростовщических ставок и несправедливого налогообложения. Они инициировали гражданские войны, войны между соседними странами, Первую и Вторую мировые войны; уничтожали или заключали в тюрьму оппозицию; формировали террористические группы; подавляли и злоупотребляли технологиями; контролировали основные потоки информации и торговлю наркотиками; захватывали природные ресурсы на всём своём пути.
Первоначальный план также включал то, что провалилось,— уменьшить население на несколько миллиардов человек посредством применения ядерного оружия, токсичного загрязнения и пандемий, вызванных лабораторно разработанными вирусами. Все попыткам такого дьявольского конца были сорваны членами вашей всеобщей семьи, находящимися в вашем небе или живущими среди вас. Тем не менее, обе эти фракции продолжали добавлять к своим соответствующим линиям домино, и каждый чувствовал, что держат мир в своих руках.
То, что они не учли, - это свет. После тысячелетнего пребывания в плену тьмы, окутавшей планету, народы начали реагировать на свет, излучаемый на Землю духовно развитыми цивилизациями. Чем более просветлённей они становились, тем более решительно они хотели сбросить хомут притеснений и преследований, и голос свободы вырос в числе и объёме. Всё это время усиливающийся свет также разоблачал глобальную сеть коррупции и жестокости Иллюминатов, и их домино начали падать.
Brexit – одно из последних событий. Немногие люди, голосовавших за то, чтобы остаться, знают об Иллюминатах или настоящей цели Европейского Союза; то, что они знали, - это о внушённой, но не реализованной, пользе. Некоторые, голосовавшие против выхода, знают об Иллюминатах или о том, что собой представляет Евросоюз на самом деле, но они достаточно хорошо жили и опасались того, что может произойти, если Соединенное Королевство станет самостоятельным. Немногие знают, что результат Brexit больше, чем просто подсчёт голосов — это влияние вибраций, поддерживающих движение к миру во всем мире, честному управлению, справедливости и честному распределению изобилия Земли между всеми народами.
Ещё будет некоторая нервотрепка и ухабы на пути во время разрушения ЕС; станет известно больше правды; будет колебание экономики, поскольку Иллюминаты — на пике обе фракции объединили свои усилия — тщетно пытаются удержать своё добытое нечестным путём богатство; а у насилия иссякает энергетический ресурс. Всё, что происходит в настоящий момент, и предстоящие события приближают общество к миру во всём мире. Дорогая семья, мы знаем о вашем нетерпении и ваша стойкость, как сотрудников Света, помогает приближать в линейном времени то, что является уже совершившимся фактом в континууме.
...
В течение эонов лет, когда Земля была застрявшей в глубокой третьей плотности, предубеждение мотивировало насилие и несправедливость, в результате которых бесчисленное число душ отрабатывало свои выбранные кармические уроки. Теперь, когда общество выходит из этой плотности с её кармической каруселью, то, что воспринимается как растущее предубеждение, выставляет этот основной аспект человечества в центр всеобщего внимания, таким образом, что могут быть ясно увидены разрушительные разногласия. Поскольку вибрации продолжают повышаться, исцеление, гармония и мир придут как любовь и взаимоуважение, чтобы объединить народы в Одно Целое.
....
Когда падут тиранические режимы и закончится вражда, может начаться репатриация людей, покинувших эти районы. Обществом будет оказана финансовая помощь и помощь в реконструкции, где это возможно; там, где посёлки и города очень сильно пострадали, бывшим жителям будет оказана помощь таким образом, чтобы они смогли начать жить в других местах. Иммигранты в странах, предоставившим им убежище, будут ассимилироваться с населением, что принесёт всем пользу, или решат вернуться на родину.
Пожалуйста, помните, что большинство беженцев выбрали эти меняющие жизнь обстоятельства, чтобы завершить карму трёхмерной плотности и развиться; также в соответствии с выбором контракта, не все переживут эти травмирующее испытание. Люди, события которых более страшны, чем были выбраны ими, или те, кто умирает до срока, оговоренного в контракте, получат исключительные возможности для продолжения развития души, и развитие является целью каждой души в каждой жизни.
Некоторые читатели интересуются, создают ли потери жизни и огромные разрушения в результате пожаров, извержений вулканов и землетрясений негатив или являются частью очистительного процесса Земли. И то, и другое. В то время, как все те события, действительно, создают негатив, для Земли повышается очистительный эффект— то есть, очищение от негатива, созданного всеми другими источниками, происходит в значительно большей степени, чем созданный в результате стихийных бедствий.
...
«Включают ли контракты души врачей альтернативной медицины и разоблачителей быть убитыми из-за своих усилий сделать добро?» Некоторые контракты да. Врачи, которые были убиты с целью остановить их лечение с помощью естественных методов, выбрали такую судьбу, чтобы пролить свет на сговор медицинских учреждений с изготовителями вакцин и фармацевтической продукции и страховыми компаниями. Те, кто разоблачал это, были профессионально дискредитированы и, возможно, заключены в тюрьму или сбежали в другие страны, согласились на эти перипетии в их жизнях. То же самое касается и тех, кто разоблачал многие другие ситуации, оказывающие негативное влияние на ваши жизни. Количество людей, подвергающихся угрозам таких бесчестных средств, с помощью которых Иллюминаты расправляются с каждым, кто угрожает их денежным интересам, уменьшилось, поскольку увеличилась осведомленность общества.
Наше объяснение, почему не будет ядерных взрывов в космосе, вызвало вопросы о людях, которые получили травмы при таких случаях. Во-первых, это касается не тел, а душ, и тех, кому были нанесены ранения, когда они жили как свободные развоплощенные духи, души цивилизаций, настолько более развитых, что они не имеют плотности или астрально путешествующих душ. Когда душа разрушается в результате ядерного взрыва, она не отделяется отдельным персонажем, а, скорее, раскалывается на фрагменты, содержащие обрывки памяти всех жизней и всё, что запомнилось о Начале в Создателе. Травмированные резким разделением от целого, большинство фрагментов дрейфуют по всему космосу, потерянные и испуганные, но некоторые находят свой путь в тело — это не «одержимость», это акт любви со стороны обитателя души.
Специально обученные команды обыскивают небеса с целью фрагментов, излучающих вибрации уникальной ширины частотного диапазона, и когда находят, их транспортируют к исцеляющим средствам, где о них с любовью заботятся. Когда все фрагменты обнаружены — в линейном времени это может занять тысячелетия — происходит сложный процесс восстановления цельности души с каждым аспектом каждой жизни в соответствующей последовательности. Старательный поиск и сложное восстановление говорят о бесконечной и вечной важности каждой души для Создателя и, в этой вселенной, для Бога.
«Можно ли увидеть душу на фотографиях Кирлиана?» Нет. То, что видно, - это аура, свет, исходящий от электромагнитного поля тела, отражающий духовное состояние человека, эмоциональное состояние, убеждения и физическое состояние на тот момент, когда была сделана фотография.
Ауры меняются в соответствии с изменениями. происходящими в человеке. У здорового человека, ведущего правильный образ жизни, аура светится, выходит за пределы тела и может быть многоцветной; чем более духовно развит человек, тем более яркая и широкая его аура. Если человек с такими качествами тяжело болен или травмирован, аура сужается и тускнеет; после выздоровления её состояние возвращается. У здорового человека, ум которого закрыт, тонкая, тусклая аура; если же этот человек открывается к духовному и сознательному просвещению, аура, соответственно, становится более широкой и яркой. Те, у кого жадная, злая, требовательная или лживая природа, создающая другим людям проблемы без их соглашения перед рождением, имеется узкая тёмная граница вокруг тела; а у человека, постоянно игнорирующего совесть и преднамеренно заставляющего страдать других людей, нет количества свет, достаточного даже для контура тела.
Существуют коллективные ауры человечества Земли, животных и растений, которые мы видим, когда смотрим на планету в целом. Дорогие, если бы вы видели то, что видим мы, вы переполнились бы радостью и благоговением от панорамы любви и просветления, искрящегося во всём мире. Сохраняйте свой свет ярко сияющим!
В течение всего вашего земного путешествия вас сопровождала и поддерживала несравненная сила любви существ света всей этой вселенной.
Любовь и Мир
29 июля 2016 года
Принято Сюзанной Уорд ( сайт www.matthewbooks.com)
Перевод: bcoreanda.com
Комментариев нет:
Отправить комментарий